Жёсткое ограничение преподавания заданными программами — правило, которое особенно подчёркивается исключениями из него.
Среди школьных предметов всегда существовала неофициальная, но реальная иерархия, согласно которой в верхней части находились самые важные, а нижние места отводились второ- и третьестепенным. В нижней части этой иерархии всегда располагались пение и рисование. Пению приходилось хуже всего — эти уроки, по самому своему смыслу, «шумные». Если в младших классах учителям (точнее, учительницам) удавалось организовывать хоровое пение, то в классах шестом-седьмом эти учебные часы превращались в балаган. Идейно выдержанные «У дороги чибис...» или «Взвейтесь кострами, синие ночи...» прерывались какими-то выкриками, а то и кукареканьем из-под рояля. Учительница была не в состоянии ничего с этим сделать и являла собой дичь, которую обложили охотники.
В восьмом классе в расписании остался всего один час пения в неделю. Однако вскоре и этот час оказался свободным — вести уроки было некому. Такое положение сохранялось до нового года и, по большому счёту, никого, кроме администрации школы, не огорчало.
Однако сразу после зимних каникул указанные в расписании уроки начал проводить новый учитель. Это был молодой человек, студент консерватории, которого, видимо, уговорили подработать для пополнения скромного студенческого бюджета.
Обозначение предмета оставалось прежним, но содержание уроков изменилось кардинально. Крышка рояля так и осталась закрытой, как и наши рты. Зато появился проигрыватель с пластинками. Речь пошла и о музыкальных формах, и о музыкальных жанрах. Но, самое главное, зазвучала музыка М.И. Глинки, А.С. Даргомыжского, М.П. Мусоргского. Когда дошла очередь до П.И. Чайковского, в классе был установлен кинопроектор, и почти час шёл фильм — без действия, построенный только на видеоряде и на музыке Петра Ильича. И целый час в затемнённом классе не было ни подталкивания соседа в бок, ни дёрганья впереди сидящей девчонки за косу — сидели, смотрели, слушали.
Ближе к концу учебного года наш преподаватель, как я теперь понимаю, вышел за всякие рамки, установленные РОНО. На уроках он начал нас знакомить с современной музыкой. Зазвучали «Тhе Веаtlеs», музыка «цветочных ребят» (понятие «хиппи» вообще вряд ли существовало в 1967 г.) с комментарием: «Интересная музыка», и с довольно внятным пояснением идей, объединяющих этих «детей цветов». А на последний, кажется, урок в том учебном году наш учитель принёс вещь, диковинную для тех лет — цветомузыкальную установку. По сегодняшним меркам, она, конечно, была примитивна (1967 год!), но до сих пор помню то удивление от попеременного мигания трёх ламп разного цвета в содружестве с музыкальной пьесой, звучавшей из проигрывателя.
Оценки на уроках отсутствовали вообще, и я даже не помню, были ли проставлены какие-либо отметки в табеле, но за то недолгое время общения, которое у нас состоялось, этот молодой человек сумел приоткрыть завесу, отделяв-шую большую часть учеников советской школы от великого мира музыки. А дальше — как хотите: хотите — входите в этот мир, не хотите — не надо.
К сожалению, я не запомнил имя этого, несомненно, талантливого человека. А было бы крайне интересно знать, как сложилась его судьба...
Послесловие. Сорок лет спустя
Уже после завершения приведённых здесь воспоминаний, в ноябре 2007 г., состоялось в чём-то знаменательное событие — по прошествии сорока лет собрались выпускники нашего 8"Б" класса...
... Практически все очень тепло вспоминали наше общение с учителем пения, о котором рассказано выше. А от Ирочки Борисовой мы услышали к тому же, кто был этот человек, как сложилась его судьба впоследствии. Станислав Сергеевич Бажов — известный в музыкальных кругах города человек, композитор, автор многих произведений как для детей, так и для взрослых слушателей.